Форум » Поговорим о... » Любимые авторы (продолжение) » Ответить
Любимые авторы (продолжение)
Natalie: Которые здесь самые любимые, после Пушкина, разумеется?
Кот: Замечательно, уважаемая Марта!
Зизи: Е.А. Баратынский Люблю деревню я и лето: И говор вод, и тень дубров, И благовоние цветов; Какой душе не мило это? Быть так, прощаю комаров! Но признаюсь — пустыни житель, Покой пустынный в ней любя, Комар двуногий, гость-мучитель, Нет, не прощаю я тебя!
Таша: Не рано ли завели здесь разговор о деревенском лете? Или так зима надоела? а ведь еще не наступил апрель, когда, как писал И. Бунин, Прошли дожди, апрель теплеет, Всю ночь - туман, а поутру Весенний воздух точно млеет И мягкой дымкою синеет В далёких просеках в бору. И тихо дремлет бор зелёный, И в серебре лесных озёр Ещё стройней его колонны, Ещё свежее сосен кроны И нежных лиственниц узор!
Кот: Прошли дожди, апрель теплеет, Всю ночь - туман, а поутру Весенний воздух точно млеет ... Как хорошо сказано!....
Зизи: Таша пишет: Не рано ли завели здесь разговор о деревенском лете? Просто сил уже нет терпеть эту "зимнюю весну"
Natalie: Будем надеяться, что это не "ядерная" и не "вулканическая" зима. ПЕРЕХОЖУ НА ВЕТКУ о природе - "ВОЛНА И КАМЕНЬ"
Арина: любимый автор теперь-неистовый Виссарион (Белинский).Готовлюсь к юбилею.делаю баннеры.А вы знаете что это такое?Всех приглашаю на выставку в июне.Белинскому 200 лет.УРА!!!
Таша: И куда будет помещен этот баннер с Белинским? Не на место ли дома на Невском, где он когда-то жил?
Саша 2: А может стоит вспомнить дом на Лиговском? На месте нынешнего дома 44, стоял дом с маленьким садиком, принадлежавший коллежскому советнику И.Ф. Галченкову. В нем в октябре 1847 года поселился Белинский. Но прожил всего ничего,ранним утром 26 мая 1848 года, в пушкинский День рождения, он скончался. Похоронили его на Волково кладбище. Так и покоятся сейчас рядом трое, ушедших молодыми: Белинский, Добролюбов и Надсон. Ф.М. Достоевский вcпоминал в «Дневнике писателя»,о прогулках больного Белинского по окрестностям Лиговки. Виссарион ходил вдоль Лиговского канала к Знаменской церкви, смотреть как строится железная дорога. Белинский говорил Достоевскому: «Я сюда часто хожу взглянуть, как идет постройка. Хоть тем сердце отведу, что постою и посмотрю работу. Наконец-то и у нас будет железная дорога. Вы не поверите, как эта мысль облегчает мне иногда сердце». Наконец у нас откроется "Галерея". Облегчил бы сей прогресс сердце Неистового Виссариога Григорьевича...
Марта: Александр Кушнер http://www.litera.ru/stixiya/razval/kushner.html#konechno-baratynskij-sxematichen Конечно, Баратынский схематичен, Бесстильность Фета всякому видна, Блок по-немецки втайне педантичен, У Анненского в трауре весна, Цветаевская фанатична Муза, Ахматовой высокопарен слог, Кузмин манерен, Пастернаку вкуса Недостает: болтливость вот порок, Есть вычурность в строке у Мандельштама, И Заболоцкий в сердце скуповат... Какое счастье даже панорама Их недостатков, выстроенных в ряд!
Таша: По-видимому у меня сегодня слишком критический настрой, но при всей любви к Кушнеру это стихотворение, как мне показалось, приналежит как раз к числу его собственных недостатков
Марта: В.Ф.Раевский К ДРУЗЬЯМ Итак, я здесь… за стражей я… Дойдут ли звуки из темницы Моей расстроенной цевницы Туда, где вы, мои друзья? Еще в полусвободной доле Дар Гебы пьете вы, а я Утратил жизни цвет в неволе, И меркнет здесь заря моя! В союзе с верой и надеждой, С мечтой поэзии живой Еще в беседе вечевой Шумит там голос ваш мятежный. Еще на розовых устах, В объятьях дев, как май, прекрасных И на прелестнейших грудях Волшебниц милых, сладострастных Вы рвете свежие цветы Цветущей девства красоты. Еще средь пышного обеда, Где Вакх чрез край вам вина льет, Сей дар приветный Ганимеда Вам негой сладкой чувства жжет. Еще расцвет душистой розы И свод лазоревых небес Для ваших взоров не исчез. Вам чужды темные угрозы, Как лед холодного суда, И не коснулась клевета До ваших дел и жизни тайной, И не дерзнул еще порок Угрюмый сделать вам упрек И потревожить дух печальный. Еще небесный воздух там Струится легкими волнами И не гнетет дыханье вам, Как в гробе, смрадными парами. Не будит вас в ночи глухой Угрюмый оклик часового И резкий звук ружья стального При смене стражи за стеной. И торжествующее мщенье, Склонясь бессовестным челом, Еще убийственным пером Не пишет вам определенья Злодейской смерти под ножом Иль мрачных сводов заключенья... О, пусть благое провиденье От вас отклонит этот гром! Он грянул грозно надо мною, Но я от сих ужасных стрел Еще, друзья, не побледнел И пред свирепою судьбою Не преклонил рамен с главою! Наемной лжи перед судом Грозил мне смертным приговором «По воле царской» трибунал. «По воле царской?» — я сказал И дал ответ понятным взором. И этот черный трибунал Искал не правды обнаженной, Он двух свидетелей искал И их нашел в толпе презренной. Напрасно голос громовой Мне верной чести боевой В мою защиту отзывался, Сей голос смелый пред судом Был назван тайным мятежом И в подозрении остался. Но я сослался на закон, Как на гранит народных зданий. «В устах царя,— сказали,— он, В его самодержавной длани, И слово буйное «закон» В устах определенной жертвы Есть дерзновенный звук и мертвый...» Итак, исчез прелестный сон!.. Со страхом я, открывши вежды, Еще искал моей надежды – Ее уж не было со мной, И я во мрак упал душой... Пловец, твой кончен путь подбрежный, Мужайся, жди бедам конца В одежде скромной мудреца, А в сердце — с твердостью железной. Мужайся! Близок грозный час, Он загремит в дверях цепями, И, может быть, в последний раз Еще окину я глазами Луга, и горы, и леса Над светлой Тирасы струею, И Феба золотой стезею Полет по чистым небесам Над сердцу памятной страною, Где я надеждою дышал И к тайной мысли устремлял Взор светлый с пламенной душою. Исчезнет всё, как в вечность день; Из милой родины изгнанный, Я буду жизнь влачить, как тень, Средь черни дикой, зверонравной, Вдали от ветреного света, В жилье тунгуса иль бурета, Где вечно царствует зима И где природа как тюрьма; Где прежде жертвы зверской власти, Как я, свои влачили дни; Где я погибну, как они, Под игом скорбей и напастей. Быть может — о, молю душой И сил и мужества от неба! — Быть может, черный суд Эреба Мне жизнь лютее смерти злой Готовит там, где слышны звуки Подземных стонов и цепей И вопли потаенной муки; Где тайно зоркий страж дверей Свои от взоров кроет жертвы. Полунагие, полумертвы, Без чувств, без памяти, без слов, Под едкой ржавчиной оков, Сии живущие скелеты В гнилой соломе тлеют там, И безразличны их очам Темницы мертвые предметы. Но пусть счастливейший певец, Питомец муз и Аполлона, Страстей и бурной думы жрец, Сей берег страшный Флегетона, Сей новый Тартар воспоет: Сковала грудь мою, как лед, Уже темничная зараза. Холодный узник отдает Тебе сей лавр, певец Кавказа; Коснись струнам, и Аполлон, Оставя берег Альбиона, Тебя, о юный Амфион, Украсит лаврами Бейрона. Оставь другим певцам любовь! Любовь ли петь, где брызжет кровь, Где племя чуждое с улыбкой Терзает нас кровавой пыткой, Где слово, мысль, невольный взор Влекут, как явный заговор, Как преступление, на плаху И где народ, подвластный страху, Не смеет шепотом роптать. Пора, друзья! Пора воззвать Из мрака век полночной славы, Царя-народа дух и нравы И те священны времена, Когда гремело наше вече И сокрушало издалече Царей кичливых рамена. Когда ж дойдет до вас, о други, Сей голос потаенной муки, Сей звук встревоженной мечты? Против врагов и клеветы Я не прошу у вас защиты: Враги, презрением убиты, Иссохнут сами, как трава. Но вот последние слова: Скажите от меня О<рлов>у, Что я судьбу мою сурову С терпеньем мраморным сносил, Нигде себе не изменил И в дни убийственныя жизни Немрачен был, как день весной, И даже мыслью и душой Отвергнул право укоризны. Простите... Там для вас, друзья, Горит денница на востоке И отразилася заря В шумящем кровью потоке. Под тень священную знамен, На поле славы боевое Зовет вас долг — добро святое. Спешите! Там волкальный звон Поколебал подземны своды И пробудил народный сон И гидру дремлющей свободы! 1822
Таша: Признаюсь честно: не смогла дочитать до конца. Узника, конечно, жалко, но уж больно речист... Заинтересовало выражение "вокалный звон". Сейчас бы мы точно так не сказали. Не его ли это словотворчество? А вот эти слова я помню: мы их цитировали в зале южной ссылки Пушкина в литературной экспозиции (я тогда не знала, что это такое длииииииииииииииииииинное произведение): Скажите от меня О<рлов>у, Что я судьбу мою сурову С терпеньем мраморным сносил, Нигде себе не изменил
Кот: Согласен с уважаемой Ташей. Я тоже не выдерживаю таких длинных стихотворных монологов.
Зизи: Я ЖДУ Я жду, когда растает снег, И залетают всюду мушки, И огласят заросший брег Нестройным кваканьем лягушки, Когда распустится сирень, Проглянет ландыш ароматный, И освежится жаркий день Грозой нежданной, благодатной. Я жду, когда в полях свирель Вдруг запоет неприхотливо, И ей угрюмый коростель Ответит дерганьем пугливо. Я жду, а снег идет сильней, Трещат суровые морозы… О лето, где ты? Где стрекозы? Где голосистый соловей? (М. П. Чехов, 1911 г.)
Таша: Какое точное попадание в наше состояние обманутого ожидания весны! Спасибо, дорогая Зизи!
Зизи: Сегодня день рождения очень любимого мною Николая Степановича Гумилева Еще не раз Вы вспомните меня И весь мой мир, волнующий и странный, Нелепый мир из песен и огня, Но меж других единый необманный. Он мог стать Вашим тоже и не стал, Его Вам было мало или много, Должно быть, плохо я стихи писал И Вас неправедно просил у Бога. Но каждый раз Вы склонитесь без сил И скажете: «Я вспоминать не смею. Ведь мир иной меня обворожил Простой и грубой прелестью своею».
Кот: Одно из первых стихотворений Гумилева, попавшее ко мне в рукописном сборнике в то время, когда официально он "не существовал", и легло на душу. Мне не было еще двадцати, и я бредил путешествиями. На полярных морях и на южных, По изгибам зеленых зыбей, Меж базальтовых скал и жемчужных Шелестят паруса кораблей. Быстрокрылых ведут капитаны, Открыватели новых земель, Для кого не страшны ураганы, Кто изведал мальстремы и мель, Чья не пылью затерянных хартий, — Солью моря пропитана грудь, Кто иглой на разорванной карте Отмечает свой дерзостный путь И, взойдя на трепещущий мостик, Вспоминает покинутый порт, Отряхая ударами трости Клочья пены с высоких ботфорт, Или, бунт на борту обнаружив, Из-за пояса рвет пистолет, Так что сыпется золото с кружев, С розоватых брабантских манжет. Пусть безумствует море и хлещет, Гребни волн поднялись в небеса, Ни один пред грозой не трепещет, Ни один не свернет паруса. Разве трусам даны эти руки, Этот острый, уверенный взгляд Что умеет на вражьи фелуки Неожиданно бросить фрегат, Меткой пулей, острогой железной Настигать исполинских китов И приметить в ночи многозвездной Охранительный свет маяков?
Зизи: Да-да-да!!!! Голова кружилась в юности от этого стихотворения!!!
Марта: Это и мой любимый поэт. Один из самых любимых. К сожалению, здесь не приведёшь весь цикл его "Абиссинских песен". Помещаю только одно. А они прекрасны все! IV. Занзибарские девушки Раз услышал бедный абиссинец, Что далеко, на севере, в Каире Занзибарские девушки пляшут И любовь продают за деньги. А ему давно надоели Жирные женщины Габеша, Хитрые и злые сомалийки И грязные поденщицы Каффы. И отправился бедный абиссинец На своем единственном муле Через горы, леса и степи Далеко, далеко на север. На него нападали воры, Он убил четверых и скрылся, А в густых лесах Сенаара Слон-отшельник растоптал его мула. Двадцать раз обновлялся месяц, Пока он дошел до Каира, И вспомнил, что у него нет денег, И пошел назад той же дорогой.
полная версия страницы