Форум » Последнее лето 1836 года » Пушкинский "Современник" » Ответить
Пушкинский "Современник"
Кот: Издание "Современника" требовало от Пушкина в 1836 году много времени и творческих сил. Эта тема скрывает еще много любопытного.
Таша: Начало выглядит интригующе...
Зизи: И я с нетерпением жду продолжения!
Марта: Я тоже! С нетерпением!
Кот: Я не намерен описывать последовательно все, что связано с изданием «Современника». Это будут отдельные сюжеты, не упорядоченные и хронологически. Сюжет 1. В 58-м томе «Литературного наследства» (1952 г.), в разделе «Пушкин в неизданной переписке современников», на с. 131, была опубликована следующая записка владельца Гуттенберговой типографии Б.А.Враского к князю В.Ф.Одоевскому, который, как уже упоминалось, был его свояком. «Б.А.ВРАСКИЙ – В.Ф.ОДОЕВСКОМУ <Петербург. 30 октября – 2 ноября 1836 г.> Вчера Пушкин прибегает в типографию со счетом и говорит, что будто Вы его уверяли, что более 35 р. за лист не возьмут с него. Мы платили 13 р. за набор и 16 р. за печатание и то 29 р. – притом рассылка корректур, остановка станов, которые по неделе стояли праздны за недостатком оригинала и за ценсором и пр., переборка, переверстка некоторых статей – это всё не считается – что же тогда останется нам на квартиру, на наем людей, на употребленный капитал, – менее 40 или 45 р. не берите – если 40 р., тогда никакого барыша не будет. Вот счет Пушкина, — у меня нет ни копейки — не на что даже купить бумаги на обертку лупы. Если Вы не достанете фактора, то я всё брошу, несмотря на издержки, весьма для меня значительные, употребленные на типографию. Автограф. ГПБ. Архив В.Ф.Одоевского (оп. 2, ед. хр. 363)». В примечании к этой записке говорится (там же, на с.131): «29 октября 1836 г. Враский прислал Пушкину письмо с приложением счета за печатание “Современника” более чем на 5000 р. – вот почему Пушкин был сильно встревожен и сам пришел в типографию». Действительно, письмо Враского Пушкину от 29 октября напечатано в 16-м томе большого академического издания сочинений Пушкина вместе с упомянутым в примечании счетом. Правда, следует заметить, что пушкинисты, как и сам Пушкин, не всегда бывали в ладах с денежными расчетами. В частности, в этом счете общая предъявленная к оплате сумма составляет 3175 рублей, а сумму «более чем на 5000 р.» публикаторы получили, сложив зачем-то окончательную сумму с двумя промежуточными. Но это – побочное замечание, не влияющее на основное содержание моего рассказа. Итак, все было очень логично. Пушкин получает счет, идет объясняться с Враским и Враский пишет об этом Одоевскому. Конечно, при внимательном анализе некоторые вопросы могли бы возникнуть, но это легко говорить теперь, задним числом. При первом же чтении у меня, как и у других, никаких вопросов не возникло. Так это вошло и в книгу С.Л.Абрамович «Пушкин. Последний год», и в «Летопись жизни и творчества А.С.Пушкина» под редакцией Н.А.Тарховой. Думаю, что в любых других публикациях, касающихся этого эпизода, мы не найдем каких-то других трактовок этой записки. В существовавшем уже рукописном варианте «Хроники жизни и творчества А.С.Пушкина», в подготовке которой я участвую, это излагалось точно так же, и у меня возражений не было. Меня в этой записке «зацепила» одна несущественная деталь, благодаря моему интересу ко всяким бытовым деталям того времени. Враский пишет: «у меня нет ни копейки — не на что даже купить бумаги на обертку лупы». Почему такой странный образ для выражения безденежья? Может быть лупа в типографии зачем-то и нужна была, но почему ее надо обертывать бумагой? И сколько же для этого нужно было бумаги? Эти вопросы невольно засели у меня в памяти. Все остальное я принял, как есть, без всяких сомнений. Оказавшись в 2009 году, в январе, в Петербурге, в рукописном отделе Публичной библиотеки, я все-таки из любопытства заказал и эту записку Враского к Одоевскому. И обнаружил две любопытных детали. Во-первых, это были две записки, а не одна. Первая содержит первый абзац опубликованной «записки», а вторая – ее конец. Они написаны на двух разных листках. Даже почерк неодинаковый. Ясно, что Враский прислал сначала Одоевскому первую записку, а потом, вероятно, по просьбе Одоевского переслал ему и счет, сопроводив его второй запиской. Счет, присланный Одоевскому, не сохранился. Правда, это появление двух записок (вместо одной) сущности жизненного эпизода не меняло. Вторая любопытная деталь касалось как раз того, что мне было любопытно, но делала всё ещё более непонятным. Дело в том, что в оригинале записки совершенно отчетливо было написано «не на что даже купить бумаги на обертку луны». Луны! – а не лупы. Я понимаю, что публикаторы тоже встали в тупик перед этой «луной» и не придумали лучшего, как счесть это за описку и предположить, что здесь должно быть написано «лупы», хотя и не понятно о какой лупе идет речь. Но лупа – это все же что-то реальное, в отличие от луны. Я никакого решения этой загадки тоже придумать не мог, и поэтому эта «луна-лупа» еще крепче засела в моей памяти. И вот через несколько месяцев, в Москве, читая «Санктпетербургские ведомости» за 1836 год, я обнаруживаю объявление: «Въ книжномъ магазинѣ Лисенкова въ домѣ Пажескаго Корпуса, поступила въ продажу любопытная книга: О ЖИТЕЛЯХЪ ЛУНЫ И О ДРУГИХЪ ДОСТОПРИМѢЧАТЕЛЬНЫХЪ ОТКРЫТIЯХЪ, сдѣланныхъ Астрономомъ Гершелемъ, во время пребыванiя его на мысѣ Доброй Надежды. Перев. съ Нѣмец. 1836. Цѣна 2 р. 50 коп.». Увидев это объявление, я уже сразу не сомневался, что книга должна была быть напечатана в Гуттенберговой типографии, что, естественно и подтвердилось, когда я взял эту книгу в Ленинской библиотеке. Вот для какой «луны» не было бумаги на обертку. Дело в том, что бумажные обложки, в которых выходили книги, назывались обертками. В объявлениях часто можно было прочитать, например, что книга выходит «в цветной обертке». Твердые, тем более кожаные, обложки обычно заказывались уже самими читателями, или иногда некоторая часть тиража выпускалась в дорогой обложке, но это всегда специально оговаривалось и сказывалось на цене книги. То есть, Враский писал Одоевскому, что ему не на что купить бумаги, чтобы одеть в обертки тираж книги «О жителях Луны…». Одоевскому, который был в курсе всех дел Гуттенберговой типографии, было ясно, о чем идет речь. Итак, мое «бытовое» любопытство было удовлетворено. Но зато сразу возникли значительно более серьезные вопросы.
Марта: Спасибо, уважаемый Кот! Скопировала и пошла читать.
Марта: Казалось, что текст большой, а прочла очень быстро, на одном дыхании. Про обертывание лупы бумагой я тоже подумала: а зачем? СПАСИБО!!!
Зизи: Я совершенно солидарна с уважаемой Мартой: прочитала на одном дыхании! И больше всего, конечно, заинтересовала лупа. Сначала подумала: "Вот он, женский взгляд! Да еще дилетантский! Вечно не на то обращаю внимание!" Оказывается, на сей раз все дело как раз и было в лупе (вернее, в луне). Отлученная от архивов, я могу только представить, какую радость Вы испытали, уважаемый Кот, докопавшись до истины. И столь неожиданной (для меня, во всяком случае). Сюжет № 1 Вам удался! Двух слушателей (я имею в виду пока только себя и Марту) Вы уже очень заинтриговали. Теперь уж точно будем ждать продолжения с нетерпением. Почему-то я подумала, что так должны работать наши учителя в школах (извините за сравнение). Как идет о "Современнике" разговор на уроках? Скучно идет! Сама один раз присутствовала на таком уроке. А если бы о "Современнике" рассказали так, как Вы нам сейчас, школьники бы бросились в библиотеки за журналом. Что мы с Мартой в первых рядах и сделаем (поскольку мы Ваши ПЕРВЫЕ ученики-слушатели)
Таша: А меня в этом сюжете (кроме всего, сказанного Мартой и Зизи) порадовало и то, что жителям Луны нашлась-таки одежонка (раз книжка вышла в свет!). Ура!
Кот: Сюжет 1 (окончание).. Итак, мое «бытовое» любопытство было удовлетворено. Но зато сразу возникли значительно более серьезные вопросы. Прочитанное мною объявление было напечатано в «Прибавлении №97 к Санктпетербургским ведомостям» от 2 мая 1836 г. А это означало, что к этому времени книга «О жителях Луны…» уже, конечно, была «одета» в обертку, и, следовательно, записки Враского к Одоевскому должны датироваться не 30 октября – 2 ноября 1836 г., а каким-то числом апреля. И Пушкин «прибегал» в типографию тоже в апреле. И к счету, предъявленному Враским Пушкину 29 октября, эти записки отношения не имеют. Я уже писал, что вопрос о правомерности связи этих записок со счетом от 29 октября мог возникнуть и раньше. Во-первых, естественно, должно бы было возникнуть сомнение: почему Пушкин только после выхода третьего тома «Современника» узнал, во что ему обходится печатание журнала? Кроме того, в письме Враского Пушкину от 29 октября говорится: «Посылаю вам, милостивый государь Александр Сергеевич, счет за все три книжки Современника и как вы мне предлагали вместо уплаты напечатать Евгения Онегина, то потрудитесь уведомить меня, могу ли я приступить теперь к печатанию его, — у меня уже всё для этого готово; если же вы почему нибудь переменили ваше намерение, то сделайте одолжение пришлите с посланным моим следующие мне по счету деньги, в которых я терплю крайнюю теперь нужду. Вы кажется не можете на меня пожаловаться — я был необыкновенно терпелив». То есть разговор о расплате с типографией за печать журнала уже имел место, причем достаточно давно, раз Враский пишет, что он «был необыкновенно терпелив». Просто, все так логично выстраивалось (письмо Враского со счетом от 29 октября, визит Пушкина в типографию, записки Враского Одоевскому), что вопросы, которые при внимательном анализе должны были бы возникнуть, так ни у кого и не возникли. Теперь попытаемся уточнить, когда же все это происходило. В самой книге «О жителях Луны…», как и полагалось, напечатано: «ПЕЧАТАТЬ ПОЗВОЛЯЕТСЯ: съ темъ, чтобы по отпечатанiи представлены были въ Цензурный Комитетъ три экземпляра. С. Петербургъ, Апрѣля 17 дня 1836 года. Цензоръ Петръ Корсаковъ». Следовательно, до 17 апреля набор книги в типографии еще не был начат, и Враский вряд ли уже задумывался об обертке для нее. После 29 апреля эти переговоры происходить не могли, так как во второй половине дня 29 апреля или рано утром 30 апреля Пушкин уехал в Москву. Итак, визит Пушкина в типографию и записки Враского Одоевскому должны датироваться периодом между 17 и 29 апреля 1836 г. Мой визит в Петербург в этом году позволил еще сузить этот период. В РГИА, в фонде Санктпетербургского цензурного комитета, хранится «РЕЭСТРЪ ПЕЧАТНЫХЪ КНИГЪ ПО С. ПЕТЕРБУРГСКОМУ ЦЕНСУРНОМУ КОМИТЕТУ въ 1836 году» (Ф. 777, Оп. 27, д. 268), в котором отмечено, что положенные три экземпляра книги были переданы в Цензурный комитет 24 апреля. Следовательно, к этому времени тираж книги (естественно, с обертками) был уже готов. Итак, между 17 и 24 апреля (скорее всего, где-то в середине этого периода) Пушкин получил счет за печать первого тома «Современника», отправился в типографию, где произошло его объяснение с Враским, после чего последний писал Одоевскому. Вероятно, при участии Одоевского вопрос был как-то решен, и Враский согласился ждать. Весьма вероятно, что уже тогда Пушкин договорился с ним, что расплатится за печать журнала из денег, которые могут быть получены от нового издания «Евгения Онегина», и предложил Враскому напечатать его в Гуттенберговой типографии, то есть мысль о переиздании «Евгения Онегина» для решения одолевавших Пушкина финансовых проблем, возможно, возникла у него уже в апреле 1836 г. Между прочим, где-то в это же время решился и вопрос с фактором (распорядителем технических работ) для Гуттенберговой типографии. Помните ? – Враский писал Одоевскому: «Если Вы не достанете фактора, то я всё брошу». К маю фактор уже появился – Иван Иванович Граффа, самая ранняя из сохранившихся записок которого к Враскому датирована 1 мая 1836 г. Так завершается первый сюжет, начавшийся с непонятной обертки для лупы. Не зацепись я за эту «лупу», я так бы и пребывал в уверенности, что все это происходило в октябре-ноябре 1836 г.
Таша: Все очень интересно, уважаемый Кот. Только я не понимаю, почему новое издание Евгения Онегина Вы все же относите к апрельским планам Пушкина. Ведь записка Врасского с упоминанием счета за ТРИ книжки Современника справедливо относится к 29 октября. К этому времени В. мог уже сказать, что был необыкновенно, т.е. долго терпелив.
Кот: Уважаемая Таша, возможно, я недостаточно ясно изложил свое предположение. 29 октября Враский напоминает Пушкину, что тот в каком-то из предыдущих объяснений предложил Враскому "вместо уплаты напечатать Евгения Онегина". При этом Враский говорит, что он был "необыкновенно терпелив", то есть этот разговор происходил уже давно. Я и предполагаю, что Пушкин мог сделать такое предложение Враскому уже при обсуждении оплаты первого тома "Современника", за печать которого Пушкин до октября так еще и не заплатил. А счет за первый том был предъявлен в апреле. Поэтому я и предполагаю, что мысль переиздать "Евгения Онегина" могла возникнуть именно в апреле, но до конца октября Пушкин так и не сделал в этом направлении ни одного шага, чем и было вызвано письмо Враского от 29 октября.
Таша: Я так Вас и поняла, уважаемый Кот. Но все-таки не вижу оснований считать, что Пушкин предложил Врасскому такой вид оплаты еще в апреле. Полагаю, весной у Пушкина могла быть надежда расплатиться за счет доходов от журнала. Не сразу ведь стало понятно, что ни первый, ни второй том Современника доходов не принесли. Мне по-прежнему кажется, что Онегин - идея осенняя и для 29 октября (времени написания цитируемой записки Врасского) - идея свежая. Поэтому автор записки и предлагает начать эту работу. В противном случае он бы сказал что-то вроде: я давно уже готов начать печатать Онегина, а вот Вы почему-то не торопитесь... Не хорошо получается... Обещали..
Кот: Уважаемая Таша, но если это предложение было недавним ("идея свежая"), то чего же тогда Врасский так "необыкновенно терпеливо" ждал? По-моему, тем самым он и говорит, что, мол, нехорошо... давно обещали... Я понимаю, что здесь, конечно, достаточно широкая свобода для интерпретаций.
Таша: Как мне кажется, из записки следует, что Пушкин совсем недавно (относительно даты записки Врасского) предложил выплатить долг через НОВЫЙ издательский проект. На это косвенно указывают слова Врасского: "если же вы почему нибудь переменили ваше намерение, то сделайте одолжение пришлите с посланным моим следующие мне по счету деньги". Т.е. он не пишет, что Пушкин уже несколько месяцев, как дает понять, что переменил свое намерение и не решается совершить то, что обещал еще в апреле. Слова же о долготерпении автора записки я отношу исключительно к ожиданию денег, а не к началу его работы над Онегиным. Впрочем, согласна, что интерпретировать текст подобного рода лаконичных записок чрезвычайно трудно.
Кот: Да, уважаемая Таша, мы с Вами по-разному расставляем акценты в этой записке, и кажется, оба имеем на это право. Для большей определенности нужны дополнительные данные.
Таша: Согласна.
Марта: И вы оба молодцы! Мне же трудно разобраться во всем этом, и я не могу участвовать в разговоре, но следить за вашим диалогом - счастье. Но вот о чем хочу спросить. Уважаемая Таша пишет: Не сразу ведь стало понятно, что ни первый, ни второй том Современника доходов не принесли. Неужели это стало очевидным только после выхода третьего тома? Раньше, например, после выхода первого тома, такой прогноз был невозможен?
Таша: В апреле - невозможен.
Кот: Полностью согласен с уважаемой Ташей. Действительно, в апреле деньги только начали поступать от книгопродавцев и подписчиков. Можно было надеяться, что их будет достаточно много. Но и долгов в это время уже было очень много, и из этих денег, наверное, хотелось расплатиться с самыми "горящими", а расплату с типографией хотелось, наверное, пока отодвинуть.
Таша: Согласна, уважаемый Кот.
полная версия страницы