Форум » Последнее лето 1836 года » Пушкинский "Современник" » Ответить
Пушкинский "Современник"
Кот: Издание "Современника" требовало от Пушкина в 1836 году много времени и творческих сил. Эта тема скрывает еще много любопытного.
Кот: Сюжет 2. На этот раз поговорим об одной из записок Пушкина к Одоевскому. Как большинство их записок, она не датирована. Эти записки пересылались не по почте, а с посыльными сразу по написании и простановки даты не требовали. И для автора, и для адресата они писались «сегодня». А нам приходится разгадывать когда же было это «сегодня». Итак, записка Пушкина к Одоевскому: «Весьма и весьма доволен и благодарен. Если в неделю можно будет отпечатать по пяти листов, то это славно – и дело наше в шляпе. Корректуру путешествия прикажите однако прислать ко мне. Тут много ошибок в рукописи. Что ваша повесть Зизи? Это славная вещь. А.П.». И адрес на обороте: «Его сиятельству Кн. Одоевскому etc.». Естественно, начиная с первой публикации этой записки, ни у кого не вызывало сомнения то, что речь в ней идет о предстоящем печатании первого тома «Современника», а следовательно, и датировать ее надо соответствующим образом. Но насколько точно можно ее датировать? В.И.Саитов в третьем томе пушкинской переписки, изданном в 1911 г., датировал записку «мартом 1836 г.», очевидно, ориентируясь на то, что первый том «Современника» вышел в свет 11 апреля. В XVI томе большого академического издания (1949 г.) она датируется: «конец февраля – первая половина марта 1836г.». Наконец, в издании: А.С.Пушкин. Письма последних лет. 1834–1837. Л.:Наука, 1969 – дата: «конец февраля 1836 г.». Эта датировка аргументировалась тем, что объем тома «Современника» составлял 20 печатных листов, следовательно на печать его должно было потребоваться (при указанных возможностях Гуттенберговой типографии) около четырех недель. Первый том должен был быть выпущен к 1 апреля (об этом говорилось в объявлениях книгопродавцев, опубликованных в «Санктпетербургских ведомостях» 22 февраля и 1 марта). Раз Пушкин был доволен, что все получится, значит эта записка написана до первого марта. Эта датировка была принята и в последующих изданиях. Правда, С.Л.Абрамович в своей книге «Пушкин. Последний год» (М.. Сов. писатель, 1991; с. 83-85) под датой «Около 15-17 февраля» помещает такой текст: «Одоевский, по просьбе Пушкина, ведет переговоры о печатании “Современника” с владельцем Гуттенберговой типографии Борисом Алексеевичем Враским, который был свойственником князя. Получив согласие Враского, Одоевский извещает об этом Пушкина. Пушкин письмом благодарит Одоевского за хлопоты. Пишет: “Весьма и весьма доволен и благодарен. Если в неделю можно будет отпечатать по пяти листов, то это славно – и дело наше в шляпе”. Поэт намерен был выпустить “Современник” к 1 апреля, как это и положено было для ежеквартального издания. В эти дни типография уже приступила к печатанию материалов первого тома, так что издатель “Современника” рассчитывал, что журнал выйдет в свет вовремя. Несколько дней спустя в петербургских газетах появились объявления о том, что “Современник’ выйдет в свет 1 апреля». Абрамович не приводит специальной аргументации, но ее можно извлечь из ее фразы: «Несколько дней спустя в петербургских газетах появились объявления о том, что “Современник’ выйдет в свет 1 апреля». Из этой фразы явствует, что Абрамович считала появление даты 1 апреля в объявлениях связанным с тем, что у Пушкина появилась уверенность в выпуске первого тома журнала к этому сроку, а следовательно, записка была написана до подачи книгопродавцем Лисенковым объявления в газету, напечатанного 22 февраля. Объявления в «Санктпетербургские ведомости», согласно установленным тогда правилам, должны были подаваться в редакцию, по крайней мере, за три дня до их напечатания. Поэтому Лисенков подал свое объявление не позднее 19 февраля, а до этого он, согласно, предположению Абрамович, должен был узнать о дате 1 апреля от Пушкина, который, в свою очередь, узнал о такой возможности из сообщения Одоевского о производительности Гуттенберговой типографии. Таким образом, действительно, записку Пушкина разумно сдвинуть, по крайней мере, к 17 февраля. Но остается вопрос: насколько верно предположение, что дата «1 апреля» появилась в объявлении именно благодаря сообщению Одоевского, а не просто, например, потому, что всем известно, что первые три месяца истекают к 1 апреля, а потому и первый номер трехмесячного журнала должен выйти к этому дню? Косвенным аргументом в пользу предположения Абрамович вроде бы может служить то, что в предыдущих объявлениях об издании «Современника» (в том числе и того же Лисенкова) дата 1 апреля не присутствовала. А какие еще данные можно привлечь для датировки интересующей нас записки? В первом сюжете я уже упоминал о хранящемся в РГИА, в фонде Санктпетербургского цензурного комитета, реестре книг, выпущенных комитетом в свет в 1836 году. Есть там такой же реестр и за 1835 год. В этих реестрах отмечаются все издания – и книги, и журналы. Как известно, Гуттенбергова типография возникла в конце 1835 года (я писал об этом, рассказывая о своей поездке в Петербург). Так вот, как видно из этих реестров, в 1835 году в этой типографии еще не было напечатано ни одного издания. Первым изданием, сошедшим с печатных станов Гуттенберговой типографии, (согласно реестру книг, вышедших в 1836 году) оказался первый номер «Журнала Министерства внутренних дел» за этот год. Любопытно, что как предыдущие (что естественно), так и последующие номера этого журнала печатались в других типографиях. Можно предположить, что это князь В.Ф.Одоевский, служивший (именно служивший, а не просто значившийся!) в Министерстве внутренних дел, сумел организовать для Гуттенберговой типографии этот заказ. Цензурное разрешение на печать этого номера было дано 20 февраля 1836 г. тем же А.Л.Крыловым, который был назначен и цензором «Современника». А 7 марта в Цензурном комитете были получены положенные три экземпляра отпечатанного тиража журнала, и в тот же день Крылов подписал билет на выпуск его в свет (см: РГИА, Ф. 777, Оп. 27, д. 268, л. 11 об.). Итак, первая тиражная продукция была отпечатана в Гуттенберговой типографии между 20 февраля и 7 марта 1836 г. Думаю, что только по окончании первой недели этой работы (а скорее всего –по ее завершении) и можно было реально оценить недельную производительность печатных станов типографии, а до 20 февраля можно было строить только предположения. Тираж «Журнала Министерства внутренних дел» нам не известен, но у такого специализированного журнала он не мог быть слишком большим. Объем его первого номера составлял 15 печатных листов, а печатался тираж (если считать, что его начали печатать 21 февраля, а закончили 6 марта, и за вычетом двух воскресных дней) 13 дней, то есть более одного листа в день, или около 7 листов в неделю. Видимо, учтя больший тираж «Современника», Одоевский и сообщил Пушкину о возможности печатать по 5 листов в неделю. Поэтому я смею предположить, что несохранившаяся записка Одоевского и интересующая нас ответная записка Пушкина должны датироваться «27 февраля – 7 марта».
Таша: Блеск, уважаемый Кот! Тут я не могу не принять Ваши аргументы! Браво!!!
Марта: Уважаемый Кот, я прочла сразу же, но отвечаю вот только сейчас. Восхищаюсь, как и наша уважаемая Ташенька, ходом ваших рассуждений и удивительной аргументацией. Такое расследование, как лабиринт, из которого, казалось бы, выхода нет. А он есть! Вы идете по ниточке, ведущей к свету, и находите верную дорогу. Следить за этим захватывающе интересно! Спасибо!!!
Кот: Спасибо всем на добром слове! Это придает мне уверенности в моих копаниях. Мне больше негде это сейчас обсудить. Готовлю третий сюжет.
Кот: Сюжет 3 (начало). В мае 1837 года двадцатипятилетний пианист Антон Августович Герке отправлялся из Петербурга в путешествие по Европе, и князь В.Ф.Одоевский снабдил его несколькими рекомендательными письмами к русским, проживавшим в это время за границей. Одно из писем было адресовано в Париж: «По ст. стил. 14-е Мая 1837. Спб. Ето письмо, почтеннѣйшiй и любезнѣйшiй Матвѣй Степановичъ, вамъ отдастъ нашъ извѣстный фортепьянистъ Герке, путешествующiй слушанiя ради.<…> Вы знаете уже ужасное происшествiе съ нашимъ Поетомъ Пушкинымъ! въ Journal des Debats была написана довольно справедливая статья; подробностей же цѣлая книга и я не могу ихъ описать Вамъ, потому что еще едва пишу: я мѣсяцъ прострадалъ ревматизмомъ въ головѣ и лихорадкою, и до сихъ поръ плохо еще оправился; впрочемъ, объ етомъ заговорилъ для того, чтобы сказать о статье о желѣзныхъ дорогахъ, остававшѣйся у меня для переписки, и которая должна была явиться въ свѣтъ въ 1-мъ № “Современника”, который не вышелъ за смертiю издателя: я, Жуковскiй, кн. Вяземскiй, Плетневъ и Краевскiй взялись издать “Современникъ” въ пользу дѣтей Пушкина, но вообразитѣ себѣ: Нарк. Атрѣшковъ въ числѣ опекуновъ Пушкина! Помѣстить о немъ въ журналѣ Пушкина было бы, разумѣется, неприлично – и я перенесъ ету статью въ “Литерат. Прибавленiя”, издаваемыя Краевскимъ. Ето объясненiе мнѣ необходимо было Вамъ сдѣлать, дабы Вы не удивились, увидѣвъ въ “Лит. Приб.” Вашу статью» (Русская старина, 1880, август, с.803–804). Адресат этого письма – Матвей Степанович Волков, в это время – подполковник корпуса инженеров путей сообщения, активный сторонник строительства железных дорог. Из письма Одоевского ясно, что, уезжая в 1836 г. за границу, Волков оставил князю рукопись статьи, посвященной железным дорогам и содержащей критику Наркиза Атрешкова (или Тарасенко-Отрешкова – эта фамилия и произносилась, и писалась по-разному). Критика эта, без сомнения, относилась к брошюре «Об устроении железных дорог в России». Первоначально сочинение Н. Атрешкова было напечатано в конце октябре 1835 г. в журнале «Сын Отечества и Северный архив» (в №№ 42 и 43). В первых числах ноября в продаже появилась брошюра с таким названием, а затем подробное изложение ее было напечатано в пяти номерах газеты «Северная пчела» (1835. № 255 (11 ноября) – № 259 (15 ноября)). Сочинение было написано с претензией на серьезный объективный анализ вопроса. Н. Атрешков излагает (как он их понимает) основные технические принципы построения железных дорог, пытается оценить их применимость в условиях России и приходит к заключению: «Изложив все сие в подробности и с числовыми доказательствами, кажется, можно сказать утвердительно: что устроение железной дороги, между С. Петербургом и Москвою, совершенно невозможно, очевидно безполезно и крайне не выгодно». Из письма Одоевского к Волкову ясно также, что князь передал статью Волкова Пушкину, и тот намеревался напечатать ее в первом томе «Современника» в 1837 г. Действительно, сохранилось (как обычно, недатированное) письмо Пушкина к Одоевскому, написанное им по прочтении статьи Волкова. Но вот что он писал: «Статья г. Волкова в самом деле очень замечательна, дельно и умно написана и занимательна для всякого. Однако ж я ее не помещу, потому что по моему мнению правительству вовсе не нужно вмешиваться в проэкт этого Герстнера. Россия не может бросить 3,000,000 на попытку. Дело о новой дороге касается частных людей: пускай они и хлопочут. Всё что можно им обещать — так это привиллегию на 12 или 15 лет. Дорога (железная) из Москвы в Нижний Новг.<ород> еще была бы нужнее дороги из Москвы в П.<етер> Б.<ург> — и мое мнение — было бы: с нее и начать... Я конечно не против железных дорог; но я против того, чтоб этим занялось правительство. Некоторые возражения противу проэкта неоспоримы. На пример: о заносе снега. Для сего должна быть выдумана новая машина, sine qua non. О высылке народа, или о найме работников для сметания снега нечего и думать: это нелепость. Статья Волкова писана живо, остро. Отрешков отделан очень смешно; но не должно забывать, что противу жел.<езных> дорог были многие из Госуд.<арственного> Совета; и тон статьи вообще должен быть очень смягчен. Я бы желал, чтоб статья была напечатана особо, или в другом журнале; тогда бы мы об ней представили выгодный отчет с обильными выписками. Я согласен с Вами, что эпиграф, выбранный Волковым, неприличен: Слова Петра I были бы всего более приличны; но на сей раз пришли мне следующие: А спросить у Немца; а не хочет ли он <--->?» (Пушкин. Т.XVI. С. 210 – 211). И в большом академическом собрании сочинений Пушкина (1949 г.), и в издании «Письма последних лет» (1969 г.) это письмо датируется : «конец ноября – декабрь 1836 г.». В большом академическом собрании, как известно, ни аргументации датировок, ни комментарии не печатались. В «Письмах последних лет» (с. 348) датировка аргументируется так: «Датируется по содержанию <…> — тем временем в конце 1836 г., когда Пушкин при деятельном участии Одоевского собирал и готовил материал для I (V) тома “Современника” за 1837 г.». А противоречие между словами Одоевского, что статья должна была появиться в «Современнике», и словами Пушкина об отказе ее печатать, объяснялось там же следующим образом (с. 349): «Отказ Пушкина опубликовать статью Волкова в “Современнике” не был окончательным <…>. Вероятно, статья была отредактирована Одоевским (в 1836—1837 гг. Волков был за границей) и в отредактированном виде одобрена Пушкиным». Согласно письму Одоевского к Волкову, статья должна была появиться в «Литературных прибавлениях к Русскому инвалиду» … но не появилась. Исследователям не удалось обнаружить ее и в других изданиях. Таким образом, текст статьи Волкова остается неизвестным. Что же вообще известно о ней? При первой публикации письма Пушкина к Одоевскому в «Русском архиве» (см.: РА. 1864. № 7-8. Стлб. 822 – 823) П. И. Бартенев сопроводил его комментарием тогдашнего директора Московско-Троицкой железной дороги Ф. В. Чижова, который в 1836 г. был адъюнктом Петербургского университета. Чижов в своем комментарии указывал, что автором статьи был именно М.С.Волков, а также отмечал: «Когда Пушкинъ писалъ это письмо, желѣзныхъ дорогъ было еще весьма мало <...> Противъ железныхъ дорогъ въ Россiи былъ человекъ высокаго ума, огромныхъ знанiй и самыхъ ясныхъ практическихъ соображенiй – министръ финансовъ графъ Канкринъ; во Францiи министръ Тьеръ. Снегоочистителя тогда, когда писалъ Пушкинъ, не было и в поминѣ, да и теперь <т. е. в 1864 г.> онъ не на всехъ железныхъ дорогахъ» (см.: там же. Стлб. 823). Позже на эту публикацию откликнулся коллега и знакомый М.С.Волкова А.И.Баландин (РА 1867. № 6. Стлб. 991): «Статья В., о которой такъ лестно отзывается Пушкин, принадлежитъ точно М.С.Волкову, бывшему профессору курса строительнаго искусства въ Институтѣ путей сообщенiя, и пр. и пр., какъ вамъ передалъ Ѳ.В.Чижовъ. Статья эта была написана по поводу статьи Наркиза Отрешкова, и по просьбе кн. В.Ѳ.Одоевскаго, переданной М.С.Волкову братомъ его, Никол. Степ. Волковымъ. Съ техъ поръ началось и знакомство Волкова съ кн. Одоевскимъ. Эпиграфъ, показавшiйся Пушкину, не знаю почему неприличнымъ – извѣстное двустишiе Крылова: Бѣда, коль пироги начнетъ печи сапожникъ и пр.». Продолжение следует.
Таша: И что же дальше, многоуважаемый Кот?
Кот: Дальше, уважаемая Таша, - пишу, тороплюсь...
Кот: Сюжет 3 (окончание). Что касается содержания волковской статьи, то из письма Пушкина понятно, что Волков не просто «отделал очень смешно» Атрешкова (Отрешкова), но и высказал свою точку зрения на предлагавшийся австрийским инженером Ф.-А. Герстнером проект строительства железной дороги между Петербургом и Москвой. Волков считал строительство железных дорог очень важным для развития государства и потому вероятно, писал, что правительство должно взять эти работы под свой контроль, а Пушкин, относясь к этим проектам, как к экономическим экспериментам, считал, что на этой стадии правительство «не может бросить 3,000,000 на попытку». Поддерживая техническую сторону проекта Герстнера, Волков в то же время, без сомнения, возражал против требования Герстнера предоставить ему исключительные права на строительство железных дорог в России на 20 лет. Возражал, вероятно, исходя из той же убежденности в важности железных дорог для развития России. С этим Пушкин, по-видимому, был согласен, судя по его заключительной реплике в адрес Герстнера. Это – то, что касается содержания статьи, но хотелось бы, как обычно, уточнить датировку письма Пушкина и связанных с ним событий. Я рассуждал примерно так. Судя по письму Одоевского к Волкову, тот передал статью князю, даже не успев отдать ее переписчику, очевидно, перед самым отъездом. Если узнать дату его отъезда за границу, то это позволит нам уточнить нижнюю границу интересующей нас датировки. Поскольку статья предназначалась для журнала, то вряд ли Одоевский затянул дело с отдачей статьи переписчику, а получив ее от переписчика, надо думать, сразу же показал и Пушкину. Например, пушкинское «Путешествие в Арзрум» переписчик переписывал не более недели (3 апреля 1835 г. Пушкин закончил работу над рукописью, а 10 апреля уже получил ее в переписанном виде). Переписка волковской статьи, естественно, должна была занять значительно меньше времени. Таким образом, зная хотя бы приблизительно дату отъезда Волкова, мы могли бы сузить датировку с полутора месяцев до двух-трех недель. Троекратная публикация объявления об отъезде за границу в «Прибавлении к Санктпетербургским ведомостям» (для москвичей – в «Московских ведомостях») была тогда обязательной. Поэтому я – в который уж раз! – принялся перелистывать «Санктпетербургские ведомости» 1836 года (невозможно заранее предусмотреть все, что может в них понадобиться). Опираясь на принятую датировку, я начал с декабрьских номеров, двигаясь вспять, к началу года. Ни в декабре, ни в ноябре, ни в октябре Волкова среди отъезжающих не было. Не было и дальше. И только в мае – в номерах газеты от 12, 15 и 17 мая – среди отъезжающих за границу, наконец, указано: «Корпуса Инженеровъ Путей Сообщенiя Подполковникъ Матвѣй Степановичъ Волковъ; спрос. у Семеновск. моста въ домѣ купчихи Кукановой, подъ № 51». От публикации об отъезде до самого отъезда мог пройти разный срок. Точная дата отъезда Волкова нам неизвестна. Раньше 17 мая он уехать не должен был (исключения с такими нарушениями встречались, но очень и очень редко). Скорее всего – с ближайшими пароходами, отплывавшими после 17 мая. Согласно расписанию (см.: «Санктпетербургские ведомости», № 65 от 20 марта 1836 г.), 23 мая отправлялся пароход «Наследник», а 30 мая – «Александра». Например, Андрей Карамзин, тогда же уезжавший в Европу, опубликовал объявления 14, 17 и 21 мая, а уплыл на пароходе «Наследник» 23 мая (см.: Пушкин в письмах Карамзиных. М.-Л., Изд-во АН СССР, с. 333). Скорее всего, с этим же пароходом отбыл и Волков. Итак, статья Волкова оказалась у Одоевского не позднее 23 мая, то есть еще до возвращения Пушкина в Петербург из Москвы (он приехал в ночь с 23 на 24 мая)! Теперь становится понятным, почему Одоевский не свел самого автора с Пушкиным, а оказался передаточным звеном. Успел ли он уже переписать статью – об этом можно только гадать, но этого мы делать не будем. Мне кажется несомненным, что Пушкин, поздравив утром Наталью Николаевну с рождением дочери и побыв с нею, в тот же день прежде всего отправился к Одоевскому, чтобы скорее узнать, как обстоят дела с «Современником», так как Одоевский оставался без него фактически главным распорядителем. Во время этой встречи статья, возможно, еще не оказалась в руках Пушкина, но разговор о ней, скорее всего, был. Так или иначе, но вскоре переписанная статья должна была оказаться у Пушкина. Поэтому я склонен датировать письмо Пушкина Одоевскому концом мая – началом июня 1836 г. Между прочим, при этом исчезает бросающееся в глаза противоречие между нежеланием Пушкина в декабре 1836 г. (по прежней датировке) печатать эту статью и утверждением В. Ф. Одоевского, что она в 1837 г. «должна была явиться в свет в 1-м № “Современника”». При нашей датировке вполне допустимо, что за полгода намерения Пушкина относительно статьи Волкова действительно могли измениться, хотя бы в связи с успешными испытаниями Царскосельской железной дороги осенью 1836 г. Напомним также о словах Пушкина по поводу необходимости изобретения специального снегоочистителя для железной дороги. Дело в том, что уже Герстнер предложил одно из приспособлений для очистки рельсов от снега, и летом о нем упоминалось в газете (см.: Север. пчела. 1836. 29 июля. № 171), а 29 ноября 1836 г. оно успешно прошло испытание. На Царскосельской железной дороге проходили очередные показательные поездки с использованием паровоза фабрики Стефенсона «в присутствiи нѣсколькихъ тысячъ зрителей, собравшихся при Павловскомъ павилiоне, не смотря на самую ненастную погоду. Многiе явились именно для того, чтобы посмотрѣть, какимъ образомъ машина будетъ дѣйствовать при сильной снѣжной мятели. Для этого опущены были съ паровоза до поверхности рельсовъ четыре щетки, и паровозъ двинулся, везя за собою восемь экипажей, въ коихъ было 256 человѣкъ. Эта цепь экипажей, занимавшая въ длину болѣе двадцати саженъ, двинулась впередъ, къ изумленiю многочисленной публики, съ чрезвычайною легкостью; рельсы совершенно очищаемы были щетками отъ снѣгу. Путь до Кузьмина (7 верстъ) совершенъ былъ въ 17 минутъ» (СПб. ведомости. 1836. 2 декабря. № 275). Похоже, что Пушкин об этом предложении Герстнера (а тем более – о его успешном испытании) в момент написания письма еще не знал, что косвенно подтверждает предлагаемую нами датировку. И последнее. Уже не о датировке, а снова – о содержании письма. Конечно, хотелось понять, какой анекдот о Петре I имел в виду Пушкин в своей последней реплике (хотя она – да простят меня уважаемые читательницы! – и содержит неприличное слово). В «Письмах последних лет» это было прокомментировано так (с. 349): «Источник “слов Петра I”, шутливо предложенных Пушкиным в качестве эпиграфа, не выяснен; возможно, что эти слова восходят к устной традиции». Пушкин, явно, полагал, что Одоевскому должно быть понятно, какую историю, связанную с Петром I, он имеет в виду. Вероятно, какой-то исторический анекдот в это время ходил в обществе. Действительно, запись этого исторического анекдота сохранилась в бумагах небезызвестного П.И.Миллера (секретаря Бенкендорфа, сохранившего ряд писем Пушкина). В тетрадке его, хранящейся в рукописном отделе РГБ и датируемой архивистами «кон. 1830-1840е гг.», имеется такая запись: «Монахи просили Петра, чтоб онъ велѣлъ имъ отвесть къ монастырямъ нѣкоторыя угодья. Не жалуя корыстолюбiя ни въ какомъ званiи, а тѣмъ еще менѣе въ монашескомъ, онъ приказалъ оставить эту просьбу без вниманiя, сказавъ, что самъ позаботиться объ ихъ выгодахъ. Монахи черезъ нѣсколько времени опять подали Ему новую просьбу. – Петръ работалъ тогда въ Адмиралтействѣ и на докладѣ Меньшикова написалъ собственноручно: не хотятъ ли они х<– –> – Святые отцы послѣ второй неудачной попытки непредвидя успѣха, успокоились. – Такъ прошло нѣсколько царствованiй. – Въ царствованiе Екатерины 2й они не утерпѣли и снова подали просьбу о томъ же. – Она велѣла справиться въ дѣлахъ и, узнавъ что по этому предмету существуетъ уже резолюцiя Петра Великаго, захотѣла узнать ее. – Трудно было отыскать эту бумагу въ Сенатскомъ Архивѣ, а труднѣе было рѣшиться показать ее Государынѣ. Но дѣлать было нѐчего. – Съ улыбкой прочтя отмѣтку Петра Великаго, она сказала Князю Куракину, отдавая ему прошенiе монаховъ: утверждаю въ полной силѣ резолюцiю Петра Великаго, впрочемъ я и этого дать имъ не могу» (НИОР РГБ, ф. 661 (Миллеры), картон № 1, ед. хр. 7, л. 9 об.).
Таша: Интересно ВСЁ. Мои соображения по пунктам: 1. с датировкой отъезда Волкова сомнений нет: если Одоевский хотел его познакомить с Пушкиным, то не сделал этого именно в связи с тем, что они разминулись (Волков уехал до возвращения П.) 2. Поскольку П. упоминает гестнеровское приспособление для очистки рельсов от снега, то важно понять, впервые ли сообщение об этом изобретении появилось в прессе 29 июЛя. Если да, то пушкинское письмо должно быть датировано ПОСЛЕ 29 июля, но ДО 29 ноября, когда испытания успешно осуществились (так как П. в своем письме упоминает этот проект, но еще не знает, что пробный вариант такого устройства уже существует. 3. О петровском анекдоте не знала. Спасибо, дорогой и многоуважаемый Кот. При таком подходе мы, наконец, получим ПОДЛИННУЮ хронику жизни Пушкина!!
Кот: Уважаемая Таша, спасибо за внимательное прочтение моих опусов. Здесь, как и при обсуждении первого сюжета, мы с Вами по-разному прочитываем один и тот же текст. Это любопытно. Пушкин пишет: "Некоторые возражения противу проэкта неоспоримы. На пример: о заносе снега. Для сего должна быть выдумана новая машина, sine qua non. О высылке народа, или о найме работников для сметания снега нечего и думать: это нелепость." Говоря о "возражениях противу проэкта" Пушкин, на мой взгляд, говорит вообще о проекте постройки железной дороги в условиях России с ее снежными зимами. Здесь еще нет упоминания о приспособлении, придуманном Герстнером. Пушкин еще не знает о нем. Ему еще неизвестны никакие приспособления или специальные машины, но ему ясно, что нелепо гонять народ чистить дорогу. Необходимость изобретения машины для уборки снега он противопоставляет не приспособлению Герстнера, а расчистке рельсов людьми. Если бы Пушкин знал, что какое-то приспособление уже придумано, он говорил бы по-другому, например, что его надо сначала хоршо проверить или что-либо в этом роде.
Таша: Согласна, уважаемый Кот, что и так можно прочитать слова Пушкина. Но в том, что касается его пассажа о заносе снега "Для сего должна быть выдумана новая машина, sine qua non. О высылке народа, или о найме работников для сметания снега нечего и думать"), то у меня сложилось впечатление, что он здесь спорит с неизвестным нам оппонентом ("нечего и думать", а тот, предлагает думать именно в таком направлении), который предлагал либо создать машину (почему я и решила, что это его ответ на статью от 29 июля), либо народ выгонять. Хорошо бы поискать, кто и когда писал о таком "народном" способе расчистки заносов. Если была бы возможность разложить эти статьи по датам, картина получилась бы более ясная. К сожалению у меня осталось немного времени до отъезда в отпуск, а нужно еще отправить в Страсбург материалы для сентябрьской конференции, поэтому у меня нет времени глубоко продумать эту ситуацию с пушкинским письмом. Пока отложу это до лучших времен, хорошо?
Таша: Поговорила со знающими людьми об анекдоте о Петре I. Все говорят, что это чистейшая байка, хотя бы потому, что НАПИСАТЬ такое Петр не мог. Сказать - да, но письменные отметки были у него иного рода. Кроме того ни один монастырь в России никак не мог просить Екатерину II об увеличении своих земель, так как к ее времени ВСЕ монастырские земли давным-давно были секуляризированы (по указу Петра I). А не имея земель и права на них, что можно к ним прибавлять? Это как что-либо множить на ноль. Но остроумие неизвестного автора анекдота вызывает смех у всех слушателей.
Кот: Уважаемая Таша, я со своей стороны постараюсь тоже прояснить ситуацию с "заносами". А анекдот - он, скорее всего, и есть анекдот.
Таша: Нашла интернет-текст с изложением хроники "продвижения" идей Геpстнера в 1836 году: загляните сюда и сюда Выходит, что эта проблема обсуждалась спец. комиссией, которая среди прочих вопросов решала и проблему снежных заносов. Работала эта комиссия в 1835 г. и возглавлял ее генерал Толь, с которым Пушкин при встрече мог обсудить этот вопрос и устно... И еще узнала, что в 1835 году инженер М. С. Волков стал читать в Петербургском инстиуте Корпуса инженеров путей сообщения свой первый курс, в котором специальный раздел был посвящён железным дорогам, названный "О полосных дорогах"... Так что вопросы накапливаются, как снежный ком на тех самых дорогах.
Кот: Уважаемая Таша, о правительственной комиссии, обсуждавшей проект Герстнера по поручению Николая I, материалы есть. Единодушия в этой комиссии не было, но Николай был сторонником построения дороги (заинтересованный, в частности, открывающейся возможностью быстро перебрасывать на большие расстояния воинские части). Чтобы Пушкин обсуждал эту проблему с Толем, мне очень сомнительно. Поднимать всю проблему начала строительства железных дорог в России для моего сюжета - было бы слишком! Этому посвящена была, например, диссертация (кажется, докторская) Виргинского 60 лет назад. Но попытаться конкретизировать те моменты, которые затрагивает в письме Пушкин, конечно, надо. Постараюсь это сделать. А Волков вообще был очень интересным человеком, и его имя возникает в течение XIX века в самых неожиданных областях общественной и культурной жизни России. Но опять же я не хочу выходить далеко за рамки моего сюжета. Это - отдельная тема.
Таша: Думаю, что тема действительно безбрежна, но, не погрузившись в нее, трудно будет, как мне кажется, определить сроки написания пушкинской записки Художник Николай Степанович Волков - друг М. И. Глинки и автор одного из его портретов, хранящихся ныне в музее-усадьбе композитора (портрет приведен выше), - это, кажется, брат "железнодорожного" профессора?
Кот: Затрудняюсь что-то сказать по этому поводу. Знаю, что Одоевский был знаком с Николаем Степановичем, братом Матвея Степановича, кажется еще в Москве, до отъезда в Петербург.
Таша: В этой ссылке на с. 32 Заборова пишет, что они братья. Откуда у нее эти сведения, не знаю.
Кот: Скорее всего, так оно и есть. Думаю, что это можно найти в книге Сакулина об Одоевском.
Таша: Справедливо, уважаемый Кот.
полная версия страницы